* * *
Интуитивное познание, по своему смыслу, подразумевает познание напрямую, минуя промежуточные обоснования. Прежде, чем даже контурно попытаться методы такого познания обрисовать, придется поставить вопрос, а что мы собственно познаем, на что направлено наше знание? Раз такое познание целостно по своей сути, то и вопрос о мышлении тоже должен ставиться под этим углом зрения - целостности самого мышления.
С позиции целостности наше знание можно толковать по-разному.
Знание, как умо-созерцание: знаю, чтобы знать, знать, как устроен мир в целом.
Знание, как понимание - как понимание своего места в этом мире.
Знание, как умение: способность действовать на основе приобретенного знания (кстати, научное знание во многом именно такое).
И знание, как со-переживание, как стремление находиться в ладу с самим собой, когда нет разрыва между чувственным восприятием себя и мира и восприятием себя и мира разумом.
Но уж если мы говорим о целостности знания, то тогда можно подразумевать, что все оттенки знания в акте интуитивного познания собираются как целое.
Также можно подойти и с другой стороны, со стороны целостности самого мышления. Оно должно не распадаться на части, а собирать, соединять в себе все эти оттенки: чувствуя, действовать, созерцая, понимать, как и наоборот в любом ином сочетании.
И чтобы подобраться к такому мышлению в попытке обнаружить в нем возможность интуитивного познания, когда уже истина открывается как озарение, можно попробовать по отношению к самому мышлению поставить те вопросы, которые предложил в свое время Хайдеггер. Лишь несколько их переформулирую.
Что побуждает нас к мышлению?
Что традиционно понимается под мышлением?
Как связано мышление с тем, на что оно направлено?
И как отличить мышление от не-мышления?
Опять-таки, если мы говорим с позиции целостности самого мышления, то и все эти вопросы должны раскрываться не порознь, но вместе, как целое.
* * *
Вопрос такого познания, как целого и целостного, с неизбежностью это вопрос языка такого мышления, его процедур и форм деятельности, чувствования (как мыслящего чувствования), взаимосвязь с собственно предметом мышления, но и его волевого начала.
Самое общее понимание, навскидку, позволяет выделить несколько моментов возможной парадигмы такого мышления.
Раз это мышление не застывшее, то оно неизбежно погружено в поток: поток мышления, действия, информации, чувствования. Потоковость познания - это и процедура организации интуитивного мышления, и отчасти способ выведения суждения, и со-проживание и со-переживание мысли. Результат - лишь промежуточная точка остановки потока.
В этом оно отличается от целостности рационального сознания, разделяющего субъект и объект, ставя познающее сознание вне объекта и манипулирующего этим объектом. Отличается и от целостности магических форм мышления, закрепляющих в телесности мира его взаимосвязи, и от образности мифологического сознания, достраивающего посредством чуда свою целостность образов. Как и отличается от чистой созерцательности (и в том целостности) обыденного знания.
Другой аспект такого познания в его коллективной распределенности. В том состоит уход от индивидуализма рациональной парадигмы и от тотальности религиозной веры. Если мы мыслим по-разному, то мыслящее начало не может быть в нас одинаковым. «Уравниловка» мышления полагает, что мы должны (именно должны, а не как иначе) мыслить одинаково, иначе понимание невозможно. Но тогда и нет возможности рождения разных оттенков смысла, вплетенных в общий поток, да и нет нашего индивидуального опыта познания и нет разделения интеллектуального труда, как порождающего свой профессиональный взгляд на мир и соответствующие знания.
Но и сверхиндивидуализм, когда сверхчеловеку можно все, тоже отсекает мышление от его всеобщности. Ибо то, что дано понять сверхчеловеку, никак не дано понять никому иному.
Коллективно-распределенное мышление - это не жесткая установка, это интенция мышления, его направленность на возможность ТАК помыслить мир. Тогда обратное вплетение разных типов в мышления в «общее дело» (а коллективная распределенность и появляется в совместных усилиях по изучению предмета познания) порождает и свой поток, и свою множественность смыслов. Индивидуальное мышление при этом никуда не исчезает, оно ищет в этом коллективном потоке свое место, именно как мысль.
Диалог - как еще один инструмент и интенция такого познания. В нем равноправно представлены и вопрошение, и отвечание. Не только диалог как коммуникация «мыслящих» существ, но и диалог с предметом изучения.
Вот эти три элемента: поток мышления, коллективная распеделенность мышления и диалог - я бы и выделил для начала.
Помыслить о мире так, как если бы он о себе помыслил сам.
* * *
В чем особенность потокового сознания?
Вопрос «что побуждает нас к мышлению?» можно переплести с вопросом «а что традиционно понимается под мышлением?», если к ним подойти с одной характерной точки зрения.
С одной стороны мышлению традиционно присваивается способность охватить ЛЮБЫЕ взаимосвязи умопостигаемого мира, хотя, отметим, что у нас нет инструмента иного, чем чувства, засвидетельствовать, что мир перед нашим взором существует. То есть прямое наше познание ровно то, что пред нашими очами, и то, что нами услышано. Всякое иное - это уже опосредованное знание, опосредованное языком и образами умопостижения. Ведь увидеть и услышать весь мир напрямую и целиком можно только одним способом - самим стать им самим.
Но мышление традиционно «не доверяет» чувству, и сознание как в западной, так и в восточной интеллектуальных традициях стремится его преодолеть, отсечь те случайные свидетельства чувств, которые, как полагается, препятствуют постижению истины. То есть далеко не всякое чувственное свидетельство традиционное мышление кладет в основу. Но и не всякий знак или образ.
Традиционное мышление признает себя таковыми лишь соотнося продукт своей деятельности с вечностью, точнее даже - поняв эту вечность в его статичной неизменности. Остановись, мгновение, ты прекрасно.
В явной форме эту мысль об упорядоченности, возвышенности, истинности, чистоте такой мировой статики, и как образ его - звездное небо над головой, можно встретить уже в пророчествах Заратуштры в «Авесте». Где все светлое и истинное - это застывший вечный порядок, но все злое и неистинное - это хаос и неупорядоченность.
Рациональная западная мысль ищет себя как мысль именно в застывшей упорядоченности форм. Только формы суждений, способные «пережить» века, и признаются ею истинными. И познание объектного мира опирается на ту же парадигму - зафиксировать статичные формы вещей, которые мы могли бы выявить при любом состоянии «духа» - мира наших чувств (либо вернувшись в то состояние, где чувства нам не помеха).
Восточные практики тоже умопостижение мира строят на признании статичной вечности как высшего проявления разума. Только способ достижения такой вечной статики несколько иной. Как в йоге: чтобы достичь просветления, необходимо пройти круги очищения - остановки чувств и мысли. И в этой высшей точке, когда все мысли и чувства растворятся и исчезнут, пред взором откроется весь миром в целом.
К одной и той же цели погружения в статичную вечность Восток и Запад подошли с разных сторон, хотя и задачу ставя перед собой неуловимо схожую. Запад искал те формы, в которых могла бы отразиться вечность, упорядоченная в своей статике, и это он понимал под задачей мышления, преодолевающего наши «случайные» чувства. Восток же осваивал иные практики - остановку самого мышления, а с ним и чувствования мира, дабы обрести все ту же желанную вечность.
То есть невозможность интуитивного познания как для западного, так и восточного мышлений в их традиционных формах как раз заложена в том, что рамках их парадигм мышление устремлено к упорядоченной статичной вечности. Поиск правильных форм, доверясь лишь чувству, минуя доказательства, противоречит самой логике поиска этих вечных форм. Даже будучи прочувствованными, эти формы тут же ускользнут в стихийном потоке мироощущения. Но и следуя восточной практике, итог может получится тот же. Сам поток чувств в ней признается как некая ущербность, как страдание, которые необходимо преодолеть, а не следуя им, постигать мир.
От того-то и приходится обращать внимание на то, что потоковое сознание - это определенный сдвиг мышления от существующей парадигмы. Само мышление в своих устремлениях смещается от застывшей вечности к потоку мировосприятия.
* * *
Что можно выделить как особенности коллективно-распределенного мышления? Для этого попробую сопоставить возможное понимание такого мышления с другими подходами. С одной стороны можно взять парадигму индивидуального познания, как оно становится коллективным. Заходя же с другой крайности, можно рассмотреть, как, уже признанные коллективными, представления становятся индивидуальным знанием.
Сразу же можно отметить, что не всякое индивидуальное знание становится коллективным, как и не всякое коллективное в неизменном виде превращается в частное знание.
Наш собственный жизненный опыт, наше чувственное мировидение - это наша частная вотчина. В этом смысле любой «здравый смысл» - это индивидуальное мировосприятие. Во вне мы транслируем для всеобщего обозрения лишь малую толику наших переживаний и знаний. Но принципиально для парадигмы индивидуализма, как формы познания, даже не это. Рациональное миропонимание вообще строится на том, что центром мировосприятия является отдельно взятый человек. Точно такой же подход заложен и в программу науки.
Всеобщим знание, полученное как частное, становится, пройдя определенную процедуру. При этом изначально полагается, что знание потому может стать единым, что наши индивидуальные мировосприятия в принципе тождественны. Знание, как чувственное восприятие мира, передается как такое, чтобы вызвать схожий отклик чувств в другом. То есть если в жизненном багаже другого нет схожей памяти чувств, то выраженное в словах и образах со-переживание не найдет отклика в другом.
Рациональное знание для своей трансляции из индивидуального опыта в коллективный требует уже включения процедуры проверки этого знания, но проверки тоже индивидуальной. То есть мое знание становится знанием другого, когда мной транслируется не только сам факт, добытый собственной практикой, но и способы его ИНДИВИДУАЛЬНОГО обнаружения, чтобы точно так же индивидуально это знание было воспроизведено другим. МЫ знаем что-то вместе потому, что полученные факты каждым из нас получены одинаковым способом. Общность такого опыта и становится общностью знания в парадигме индивидуального познания.
Обратный механизм трансляции из общей коллективной копилки знаний в мое собственное познание может быть несколько иным. Этот механизм может включать индивидуальную проверку и опираться на схожесть чувствования, но не обязательно. Срабатывают и другие механизмы: знание, воспринятое на основе авторитетности источника, и знание, принятое на веру. Это ТАК, потому что ТАК говорят.
Авторитетное знание в принципе может быть индивидуально воспроизведено, но саму процедуру проверки отдает «на откуп» авторитетному суждению. Индивидуально так приобретенное знание оперирует уже с конечными фактами, опуская механизмы их получения.
Знание, основанное на вере, несколько иное. Такое знание может быть в принципе непроверяемо. Верую, ибо недоказуемо, но верую. В данном случае срабатывает механизм подчинения своей индивидуальной познающей воли коллективному суждению: так правильно потому, что все так считают, так правильно, потому как иначе быть не может. В данном случае человек отказывается от своего частного познания, либо подстраивает его под требования веры. Может быть не во всем, а лишь в той части своего миропонимания, которое, по его разумению, отнесено к коллективному мировоззрению.
* * *
Общность чувств, общность опыта, но обязательно индивидуально воспроизведенные, и в самом знании этот индивидуальный механизм должен содержаться. Это с одной стороны. Авторитет и подчинение индивидуальной воли коллективному суждению – это с другой.
Выработка нового знания при индивидуальной парадигме познания все время будет как челнок сновать между абсолютизацией частного мнения (раз уж в центре мироздания один отдельно взятый человек), но этому частному мнению еще предстоит стать всеобщим знанием, и полным подчинением индивидуального миропознания, отказом от своего частного мнения, дабы принять коллективную «истину».
* * *
Как же тогда можно понять коллективно-распределенное знание? В его основе уже заложена нетождественность частных знаний, как и нетождественность частного знания и коллективного. В данном случае личностное мышление не должно обязательно совпадать с коллективным, чтобы высказывать общие суждения. Центр мироздания смещается от одного отдельно взятого человека. Но тогда частное знание не требует для трансляции во всеобщую копилку укорачивания под обязательную тождественность другого индивидуального опыта. Коллективное знание в таком случае – это взаимо-коммуникация частных знаний, это их диалог, но не обязательно тождественность. Чтобы мое знание стало коллективным, его необходимо соотнести не с идентичностью восприятия другого индивида, но с неким общим коллективным знанием, которое может быть не выражено в каких-то однозначных терминах. Такая задача вообще может не стоять. Как будет воспроизводиться коммуникация по поводу этого знания – более важный элемент такого мышления. Но и трансляция от общего знания к частному будет в чем-то схожей. Задача оказывается смещенной: что я знаю такого, чего не знают они, что они знают, чего не знаю я, и что мы знаем вместе?
Можно с еще одной стороны взглянуть на коллективно-распределенное знание (и соответствующее мышление), сопоставив с существующими формами коллективного «мышления». Коллективная деятельность может собирать под одну крышу разные профессиональные парадигмы. Но для таких коллективов характерно довольно специфическое взаимодействие. Они связаны жесткой структурой, в которой не коммуникация в основе, но продукт жизнедеятельности одного интеллекта обязательно представлен в таком виде, дабы его смог потребить другой интеллект, следующий в цепочке совместной деятельности. То есть совместного знания, в выработку которого вовлечены все, как такого нет. Но есть конвейер совместной деятельности, в котором передается уже готовый интеллектуальный продукт. Есть и другие формы коллективной деятельности профессионалов разного профиля, в которых интеллектуальный конвейер заменяется закреплением ролевых позиций. Такое ролевое поведение тоже накладывает очень жесткие ограничения, совместного мышления как такого ролевое поведение не воспроизводит, оно лишь играет в него.
Коллективно- распределенное мышление, как способ выработки нового знания, как мне кажется, должно стремиться уйти от жесткости интеллектуального конвейера, как и от жесткости ролевого поведения. В нем несколько иное сочетание частного (не только профессионального, но и общего знания) и коллективного (распределенного не ролями и не конвейером) начал. Такому коллективно-распределенному мышлению под силу окунуться в поток мышления, так и самому этот поток генерировать.
Не знаю, насколько точно удалось передать идею, но попробовать все же стоило.
* * *
Как соотносится мышление со своим предметом? И что отличает мышление от не-мышления?
Для парадигмы индивидуального мышления устремленного в вечность знания ответ надо искать в его основных постулатах.
Такое мышление по внутренней сути исключительно эгоцентрично. Ведь исходно за основу берется личностное мышление, то, как ОНО соотносится с миром в целом и с предметом своего внимания. Тогда все атрибуты: способность воспринимать мир и реагировать на него, приобретать навыки и умения, конструировать объекты этого мира - воспринимаются исключительно через индивидуальное мировидение. Полагание, что мышление неизбежно должно соотносится с вечностью, еще больше сужает пространство мышления. С одной стороны ему присваивается способность обнаруживать ЛЮБЫЕ умопостигаемые связи этого мира, но с другой - всякое частное, единичное, случайно-чувственное выпадает из сферы притязания мысли. Такая парадигма последнее к мышлению не относит. Оно может быть названо реакцией на внешние воздействия, наблюдением, созерцанием, но не собственно мышлением.
Мышление, как исключительно индивидуальный феномен, накладывает и свои жесткие ограничения. Оно уже не в состоянии воспринять взаимодействие даже двух мыслящих существ как мышление. То есть такое взаимодействие в рамках этой парадигмы и не мышление вовсе. Это коммуникация, общение, обмен знаками, но придать статус мысли такому взаимодействию оно не может. Не смотря даже на возможную симметричность оценок, лишь одно из «мыслящих существ» в такой парадигме получает статус мыслящего субъекта, но другое - неизбежно выступает как наблюдаемый и воспринимаемый объект.
Отметим, что и логические процедуры в парадигме индивидуального мышления исходят из наличия только одного мыслящего субъекта, который в каждый отдельный момент мыслительной «драмы» способен воспринять лишь одну сторону логически разворачиваемого объекта. На чем и основана последовательность логических процедур, последовательно разворачивающая логический объект всеми его сторонами.
Как и способ научного исследования: субъект, вынесенный за рамки исследуемого объекта, фиксирует лишь одно измерение, данное ему непосредственно, восстанавливая целостность исследуемого объекта последовательностью операций. Но при этом полностью исключен сам субъект из отношений с объектом, он «парит» над предметом изучения.
Такого рода ограничения неизбежны для упорядоченного вечного знания одного индивида, пусть даже предполагается, что подобное знание может транслироваться на множество интеллектов. Эта трансляция рассматривается за рамками собственно мышления, она трактуется в совсем другом пространстве: как обмен знаками, информацией, фактами по поводу постижения упорядоченной вечности, но не как мышление.
Сместив свое внимание к потоку мышления и взяв его под углом коллективной распределенности, взгляд на способ познания, на соотношение с предметом изучения меняется.
Во-первых, исчезает исключительность единственного субъекта, исследующего мир. В потоке мышления, в коллективно-распределенном мышлении любой предмет изучения не предстает лишь с одной единственной стороны, любой объект фиксируется как минимум с двух ракурсов. Во-вторых, бывший в эгоцентричной парадигме единственным, субъект уже не только наблюдает, но и его наблюдают. И вечность предстает не застывшее упорядоченной, а лишь временной точкой остановки мышления – остановки потока. Меняются и логические процедуры с фиксирующей последовательности в сторону одновременной фиксации события с разных сторон.
В данном случае необходимо говорить о другой процедуре мышления – диалоге. Но не о последовательно ведущихся двух монологах, но встречной схеме вопрос-ответ. То есть собственно вопрошает не один субъект, ставя свои вопросы перед объектом, на которые тот должен ответить. А рождается схема, когда на вопросы предстоит ответить и постигающему мышлению.
Традиционно процесс изучения мира рассматривается как изолированный от обучения. Диалогичная же форма мышления неизбежно ведет к совмещению изучения-научения. Такое мышление стремится не только изучить предмет, но и научиться самому - подстроить себя под него. Не только переконструировать мир под себя, но и себя переконструировать под мир. Для индивидуальной парадигмы познания такая задача почти невозможна, в нем обучение рассматривается как предшествующий этап последующего исследования и преобразования мира под себя. Для коллективно- распределенного мышления, включенного в поток мысли, и живущего в режиме диалога, научение-изучение просто сливаются. Чтобы соотнести себя с общей мыслью недостаточно предъявить свою, но еще необходимо оценить себя глазами этой «общей мысли», научиться быть в ней. Так же и в потоке мышления. Мысль изреченная есть ложь – и вновь, и вновь предстоит ее изрекать.
Смена парадигмы влечет за собой изменение инструментов самого мышления. Иная расстановка акцентов ведет к иной процессуальной последовательности мышления.
Можно ли говорить при этом об интуитивном познании? Если в качестве определения такого мышления выступает познание напрямую, минуя промежуточные обоснования, то да. Во-первых, познание теряет свою застывшую форму выражения, тогда прозрение вечности (что и можно было бы толковать как «напрямую») раскрывается в самом потоке. А промежуточные обоснования включаются в коллективно-распределенное мышление, они вплетены в его диалог.
Но, как и эго-мышление, такое познание не есть лишь изыски досужего ума или только проговаривание каких-то слов про себя. Мышление – это не умение произносить про себя те или иные слова и строить образы в своем воображении. Мышление – это довольно тяжелый и напряженный труд. Мышление – это боль. Думать - это больно, если мыслить по-настоящему. Ведь мышление нередко связано с преодолением болевого порога при попытке нечто постичь, если, конечно, не отворачивается от неудобных для себя тем. Поэтому мышление надо рассматривать еще и как волевой акт. И чтобы озарение интуиции пришло в потоке мышления, пусть даже правильно выстроенного, пусть даже коллективно-распределенного, необходимо перелопать миллионы тон мыслительной руды.
В нашем человеческом биологическом механизме интеллект не обладает такой же памятью, как память мышц. Это когда после долгого перерыва вновь можно взяться сделать что-то (спортивные навыки, например) и память мышц довольно быстро восстановит координацию движения. Мышление таким свойством не обладает. Это как езда велосипеде: едешь, пока крутишь педали. Так и мышление требует все время крутить педали, иначе мышление просто не состоится, оно улетучится, как будто его никогда и не было.
* * *
Уважаемый Владимир!
Сколько пытался для себя разобраться, что скрывается под понятием подсознание, но так до сих пор для меня это непонятно. Термин этот относительно нов, ему, наверно, не больше ста лет, хотя он используется так широко, что уже толкуется как само собой разумеющееся.
Но, смотрите, если подсознание - это скрытая программа сознания, то как вообще мы можем узнать о ее существовании? Обычно полагается, что при определенных условиях подсознание можно увидеть. То есть для выявления подсознания предлагается на уровне СОЗНАНИЯ зафиксировать нечто, что обычно сознанием не фиксируется. Но ведь когда зафиксировали, то это уже сознание, или нет? И подсознание распознали лишь потому, что оно сознанием может быть зафиксировано? Вспомним и то, что появление термина «подсознание» в основном связывают с психоанализом Фрейда, у которого подсознание толкуется как некие сексуальные мотивы, вытесненные из сознания, потому как «неприлично» о них говорить и даже думать. Во многом узнаваемый библейский сюжет, скорей даже ветхозаветный.
Но вот когда мы его увидели, куда исчезает подсознание? Не становится ли оно точно таким же сознанием, раз произошла его фиксация на словесно-сознательном уровне?
Из этого же рассуждения рождается вопрос: а каким было подсознание средневекового крестьянина, если это подсознание было? То есть тогда, когда этого термина не было. Не связывают ли подсознание с расширенной словесной практикой деятелей интеллектуального толка, что характерно как массовое явление исключительнго для двадцатого века. Тогда невысказанное и становится подсознанием.
Но если сознание связано с нашими действиями и поступками, то что тогда подсознание должно быть связано с неким под-действием и под- поступком? Придется тогда расщепить еще и человеческую деятельность, а не только словоговорение. А наша неспособность увидеть то, как мы видим, не требует ли по аналогии создать еще и под-видение? А к услышанному добавить под-слушанное?
Все эти вопросы возникают в связи с тем, что к какой категории отнести подсознание? Если с научной строгостью подойти, то, получается, нет различий между подсознанием и сознанием. Их выявление и механизм действия просто совпадают. Разве что, одно полагается невидимым для обыденного состояния сознания и оно в словах не выражается, а второе само себя каждодневно фиксирует. Если же подойти как к мифологии, как обычно строгая наука и воспринимает фрейдизм, то тогда у подсознания обнаруживаются чудодейственные свойства. Подсознание обнаруживает тогда все замечательные характеристики чуда: по посознательному велению, по моему хотению ... повернись сознание к лесу задом, а ко мне передом.
Что касается совпадения-различия наших с Вами подходов. Вы в основном акцент делаете на мышлении как программе ВОСПРИЯТИЯ внешнего мира, РЕАКЦИИ на его воздействия. Потому компьютерная модель и больше вписывается в Вашу концепцию. Эти реакции действительно во многом стереотипны, пусть даже программа с течением жизни многократно переписывается. Такая «мыслительная мышца» как раз и связана с нашей способностью реагировать на внешние воздействия. Тогда и интуиция, как прозрение, интерпретируется в качестве продолжения такого реагирования.
Мое же внимание больше адресовано мышлению, как способности к установлению умопостигаемых СВЯЗЕЙ этого мира и способности генерировать представления о нем, СОЗДАВАТЬ эти взаимосвязи. Поэтому появляются суждения о мышлении, как о волевом акте, о физической боли мышления, об отсутствии «мыслительной мышцы» и необходимости все время «крутить педали». Ибо то, что еще не осмыслено, его еще нет, а что уже осмысленно, то уже состоялось и потому перешло в разряд объектов, которые можно фиксировать точно так же как любые другие объекты, то есть мышление к нему применимо лишь с оговорками (его можно, минуя осмысление, увидеть, услышать, проинтерпретировать заложенной в сознание программой и так далее).
Чтобы позиция была более ясной. Способность реагировать на внешний мир я нисколько не исключаю из мышления, но рассматриваю лишь как часть такого феномена как мышление.
С уважением, В.Ушаков
* * *
>
Будь моя воля, я бы сменил терминалогию в теме «мышление»:
>
«подсознание» назвал бы «сознанием»
>
«сознание» назвал бы «надсознанием»
>
Тогда бы Вы, Вячеслав, просто бы не смогли сформулировать эти Ваши вопросы!
Уважаемый Владимир! Никаких проблем. Все те же вопросы возникнут. Если мы вновь вернемся к происхождению «подсознания» в работах Фрейда, то и над-сознание - Супер-Эго - в них тоже обнаружим. Я ведь недаром обратил Ваше внимание на то, что фрейдизм - это онаученные ветхозаветные сюжеты. Если подсознание - это моральные запреты, сознание - обычное состояние сознания, то надсознание - это указующий и карающий бог.
Так что смена термина и введение надсознания ничего в принципе не меняет. Остается все та же схема - кто кого контролирует. Сознание ли контролирует подсознание, не давая последнему выплеснуться. Или надсознание сознание - устанавливая ему правила поведения. И где же проходит граница, отделяющая сознание от подсознания и надсознания? Как эту границу проводит мифологическое мышление, увидеть можно, но для научного подхода эта граница отсутствует. Как наблюдаемый, воспроизводимый и измеренный фактор нет никакой разницы в подсознании, сознании и надсознании. Вы их выявить можете только по СОЗНАТЕЛЬНЫМ реакциям человека, меняя лишь сигналы на входе в научных экспериментах. Но сознательным. Что не дает возможность их различить. Да плюс куда же деть наблюдающее сознание самого ученого?
> Вернёмся к модели компьютера. Работающая программа - это как бы наше сознание + подсознание. Интерфейс программы - это как б наши действия и поступки. Выведем на экране, где-нибудь в уголке ещё одно окошечко - я его называл «отладочно-наблюдательным».
Давайте еще раз вернемся к тем ограничениям, которые связаны с таким системным объектом, как компьютер, при переносе такого представления на сознание.
1. Ограничение по формату входных сигналов. Кто и как их задает, находится за рамками данной модели. Но если на входе будут сигналы, не соответствующие этим форматам, то программа не в состоянии с ними работать.
2. То же самое для выходных сигналов. На выходе выдается лишь заранее заданный формат выходных сигналов.
3. Связь входных и выходных сигналов для компьютерной модели исключительно однозначная. Никаких парадоксов на выходе. Входные данные не могут приводить к противоречивым выводам на выходе.
4. Ограничение по быстродействию. Ибо компьютер-сознание должен обрабатывать все данные, иначе он не умеет. При возникновении бесконечных цепочек он виснет. Как пример - деление на ноль. Заметим, что сам «ноль» как объект для такой системы ни на входе, ни на выходе не запрещен, операция деления тоже известна этому разуму. Но вот деление на ноль уже выводит из строя программу. Кто-то извне должен вводить для нее запреты на подобные операции.
5. Ограничения по памяти. Работаем лишь с теми объектами, что в памяти присутствуют. Иные объекты не могут быть переинтерпретированы под знакомые образы.
6. Невозможность включить в такую модель «свободу воли». То есть целеполагание для этой модели исключено. И свободный субъект тоже. Откуда взялась квантовая механика или же сам компьютер, такая модель не берется ответить.
7. Введение отладочного окошка не меняет сути такой модели. Ведь и работа этой отладочной программы точно такая же как программы, которую необходимо отладить. У нее лишь другие входные параметры (сама программа, которую надо пошагово просмотреть), другие выходные параметры (но только эти) - написать на экране код программы. Но почему именно в таких кодах надо выводить на экран и что-то сама менять в отлаживаемой программе, она не решает. Как и не свободна от сбоев, зависаний, ограничений по памяти, быстродействию, несвободы выбора. Над таким надсознанием предстоит ввести еще одно надсознание - над-над-сознание.
> Главное отличие этого «отладочно-наблюдательного» механизма от компьютерной программы отладки состоит в том, что он не может остановить действующую программу, или замедлить её ход.
Правильно, но концептуально работает по тем же алгоритмам, что и отлаживаемая программа со сменой лишь входных-выходных параметоров. Но кто тот разум, что уже отслеживает эту программу? И кто ее пишет эту программу? Бог, сознание, подсознание, надсознание, сам человек или кого-то еще ввести придется?
> 1. В принципе любая часть подсознания доступна нашему подсознанию (надо лишь изменить форму ломаной линии, вдоль которой скачет наше сознание). Но в любой конкретный момент нам доступна лишь малая часть его.
Так это опять вопрос ВОСПРИЯТИЯ внешних сигналов, а не собственно работа сознания, как целого. Что в схеме подсознание под контролем сознания, что сознание под контролем надсознания - ничего не меняется. Можно и другие схемы восприятия ввести. В таких схемах главное будет всегда одно: сигнал - реакция. Эту модель можно как всеобщую не только для человека и для сознания ввести.
> 2. Как образуются разные типы мышления? Научное, обыденное, мифическое и т.п. Это просто разные формы ломанной линии (или точнее, классы близких по виду линий). Примеры таких линий (классов линий) .
А как возникают парадоксы, новое знание, свобода воли и субъектность познающего познания? И кто задает эти линии (кто экспериментирует с сознанием человека), дабы «правильная реакция» рождалась в ответ на соответствующие классы линий?
> Т.е. работа нашего сознание - это фиксирование промежуточных итогов работы подсознания. Подсознание всегда работает одинаково. Но фиксировать промежуточные итоги можно по разным алгоритмам.
Самое интересное, что в разных культурах алгоритмы различаются в ответ на промежуточные итоги. А в некоторых культурах и подсознание вводить не обязательно. У Леви-Брюля есть прекрасные работы по пралогическому сознанию (он рассматривал это как доцивилизационные формы мышления). Так в такой парадигме необходимость введения подсознания совсем отпадет. Но такое сознание прекрасно справляется с задачами, которые стоят перед ним.
Но при компьютерной модели вновь и вновь единственным мышлением признается индивидуальное мышление. А коллективный разум никак не вписывается в такой подход. Да и достоверность одной программы может при этом не совпасть с достоверностью программы другого индивидуального сознания. Эту проблему компьютерная модель тоже вынуждена исключить.
> Подсознание - это как бы мир видимых объектов. Сознание - это то, что я вижу. Я не могу увидеть весь мир сразу, но, путешествуя по разным маршрутам, каждую часть его увидеть смогу. Правда, чтобы посмотреть разные его части, надо прилагать разные усилия.
Но как рождается новое знание и как оперировать с сознанием и подсознанием, такая модель ответов не дает. Еще раз отмечу, что со всеми оговорками, такая модель годится для модели восприятия: стимул-реакция. Но вот для интуитивных прозрений ее очень сложно применить. И для коллективных прозрений тоже.
C уважением, В.Ушаков